Он стоит у окна и слушает звуки музыки.
Из раскрытой форточки.
Он совсем еще мал, ничьих душ не ломал,
Не знает, что такое зависть.
И лицемерие.
А я смотрю на него и от земли далеко.
Меня практически не видно.
За пеленой облаков.
И детские пальцы сгребают в ладони,
ерные, колючие комья снега.
Ему пока рано говорить о смерти,
Мрачные мысли не успели сьесть всё светлое.
Кубики в детском саду не найдут,
Он их спрятал, они не правильные.
Тоже лгут.
Почему только здесь, а не там.
Только здесь можно плакать и падать.
А там можно бегать и верить, что можешь летать.
И не ждать тихого часа.
Он стоит возле дома, так много вопросов, так мало тем.
Кто ответит?

Сквозь кинескопы телевизоров.
Солнцезащитных стекол троллейбуса.
Мы разгадали, тайны ребусов, бег часов.
Сквозь ультразвук электростанций.
Здесь никто не захотел остаться.
Утекает чистая душа, не спеша.

Поскорей бы в школу, там есть перемены, а здесь их нет.
Папа бросил бы пить и ругаться, если бы мама была жива.
Он слушает музыку и каждую ноту растягивает, через жизнь.
И чьи-то невидимые пальцы, касаются клавиш.
Он никого не бросал и не бил никого из-за денег.
Эта осень чужими словами расширила память о маме, память, о маме.
А я давно далеко, он не видит меня, не слышит моих шагов.
Он не моргая смотрит вдаль, голубыми, большими глазами.

Сквозь кинескопы телевизоров.
Солнцезащитных стекол троллейбуса.
Мы разгадали, тайны ребусов, бег часов.
Сквозь ультразвук электростанций.
Здесь никто не захотел остаться.
Утекает чистая душа, не спеша.

Сквозь кинескопы телевизоров.
Солнцезащитных стекол троллейбуса.
Мы разгадали, тайны ребусов, бег часов.
Сквозь ультразвук электростанций.
Здесь никто не захотел остаться.
Утекает чистая душа, не спеша.